Парад обреченных - Страница 28

И без того могучий, в облачении своем рыцарь выглядел чуть ли не великаном. Неспешно, степенно шествовал он вдоль улицы, время от времени посматривая на темнеющее небо. Словно с минуты на минуту ожидал оттуда божественного знака.

Ускорившись вновь, брат Теодор настиг-таки священного воина. Со стороны инквизитор-колобок выглядел при этом весьма комично. Но ему на то было плевать.

— Мир тебе, брат во Хранителе, — обратился инквизитор к храмовнику, сопровождая слова торопливым возложением Длани, — не желаешь ли ты… совершить подвиг во имя истинной веры.

Последняя фраза если и была вопросом, то в ответе на него брат Теодор не сомневался.

4. Священный Лес

Тяжело… Стоит закрыть глаза, и снова видишь опушку, заваленную трупами и обильно политую кровью. Крови столько, что траву уже трудно назвать зеленой. Вся зелень скрылась за многими оттенками красного.

Поодиночке, но чаще целыми грудами валяются тела с черной пятерней, вышитой на спине и груди. Кто-то утыкан стрелами, кого-то изрубили мечами и секирами. Сыны и дочери Великого Рода бились чуть ли не как сами боги. И каждый забрал с собой двоих, если не троих «рукоблудов». Тех презренных подобий мужчины, что добровольно признали себя рабами. И готовы с гордостью поминать о том по любому поводу. А главное — всех, кто еще дорожит своей волей и наследием предков, эти холуи в доспехах готовы обратить в прах.

Много прихвостней чужой, рабьей веры осталось тогда на опушке Священного Леса. Кормить птиц и зверей. Но и самих защитников полегло немало. Включая Драгониса, родного брата Велемира.

Драгонис-весельчак, Драгонис — горячее сердце… Драгонис, чья храбрость граничила с безрассудством, а долг перед сородичами раз за разом гнал в самую гущу битвы. А еще Драгонис слыл в общине любимцем женщин. За что мужская половина порой готова была расправиться с ним. Расправиться… но не изгнать. Потому что изгоняют лишь самых трусливых и презренных, позор всего Рода. Драгонис же сородичам мог досаждать, но чтобы опозорить — никогда.

И вот теперь Драгониса пожирало пламя погребального костра. Доблестный воитель отправился в Небесный Чертог. Пировать за одним столом с богами и предками. Ох и нелегок же был его путь до костра… нелегок для Велемира и других сородичей. Не допустивших, чтобы погибшие герои остались гнить на той поляне. Гнить и служить кому-то пищей.

Нелегок был путь… но еще труднее Велемиру было смотреть, как сгорает то, что еще сегодня было его братом. А иного не оставалось. Чуть только зажмурившись, Велемир вновь возвращался на ту роковую битву. Битву, что закончилась славно для Великого Рода. Но для Драгониса — несправедливо. Потому что он сейчас, обращаясь в дым и пепел, готовился вознестись к небесам. Тогда как брат его младший до сих пор топтал землю.

Не мог Велемир и просто отвести взгляд от охваченного огнем помоста. Ведь это значило признаться в собственном малодушии. Перед целой толпой сородичей, каждый из которых потерял сегодня близкого человека. И все они, включая женщин, стояли перед костром, не шелохнувшись. С лицами, твердыми и неподвижными, как божественные лики. А некоторые так и вовсе вперили в бушующее пламя пристальные взгляды. Точно ожидали последнего прощального знака от любимого чада или родителя, брата или сестры, а может, лучшего друга.

И ни у кого не блеснуло на глазах даже маленькой слезинки. За павших надлежало радоваться. Ибо они-то свой земной путь, полный мучений и хлопот, уже прошли. Не в пример тем, кто остался по эту сторону от костра. Велемир понимал эту простую истину. Но примириться с ней почему-то был не в силах.

И если что согревало душу парня, то не радость, но, скорей, злорадство. Насчет врагов «рукоблудов» Велемир был уверен: уж их-то останки погребет сама земля. А проводит в последний путь разве что ворон, прилетевший выклевать иноверным воителям глаза. Он же, наверное, их и оплачет.

Потому как больше-то некому. Нет у них близких людей, не говоря о сородичах. Нет, и быть не может ничего своего! У этих существ, выбравших участь раба и жизнь скопца. А все, что им осталось — это расшибать лбы об землю в унизительных поклонах. Слушая полубредовое бормотание потных и жирных попов.

Ну и еще погибнуть, истребляя оставшихся еще на свете свободных людей. Вернее, безуспешно пытаясь истребить.

— …ты о чем-то задумался, мой мальчик?

В ответ на добрый строгий голос Велемир резко развернулся. И встретился лицом к лицу со сгорбленным, опирающимся на посох, стариком в белых одеждах. На узловатом посохе чудесным образом народилось два хрупких молоденьких побега с зелеными листочками. Борода старика стелилась чуть ли не до земли. Отмеряя его мудрость — сравниться в которой никто не мог во всей общине.

Волхв! В детстве Велемир часто виделся с ним. И старец, чья борода тогда вроде была немного короче, ни на совет мудрый не скупился, ни хотя бы на слова утешения.

Но сейчас «мой мальчик» ростом превосходил волхва больше чем на голову. И в плечах успел раздаться изрядно. А лицо уже покрывала хоть редкая, но щетина. Потому и досадовал немного Велемир, что пропустил появление старца из чащи. Дав тому чуть ли не вплотную подойти со спины. И опять незаметно.

Говорили, впрочем, что в этой оплошности Велемир вовсе не был одинок. Просто волхв всегда приходил внезапно. И показывался на глаза, лишь когда хотел того сам. Бесполезно было искать встречи с ним. И уж тем более, ни у кого не выходило застать его врасплох. Ни у кого и никогда. Даже у матерых, самых умелых, воинов… один из которых как раз догорал на помосте погребального костра.